Как рогоносец герцен дважды предал россию. Узок круг этих революционеров
«Декабристы разбудили Герцена, Герцен ударил в колокол», - гласит народный пересказ известного высказывания Ленина по случаю 100-летия писателя.
И это, надо сказать, необыкновенно точная формулировка того, что по итогам советских научных штудий положено помнить об этом человеке. Ни противоречивого вороха дошедших через третьи руки сведений, ни привычных мифов, окружающих всякую великую личность, а уж особенно русского писателя.
Оригинальное выражение, впрочем, не облегчит дело: «Декабристы разбудили Герцена, Герцен развернул революционную агитацию».
Причём здесь революция?
В самом деле, если окинуть беглым взглядом официальную биографию Герцена, она может показаться сплошным потоком агитационной деятельности, борьбы за «честь демократии», социализм, равенство и братство на фоне бесконечных перемещений по беспокойным европейским местам и революционного подстрекательства.
В довершении картины - издание революционной газеты «Колокол», которая много лет не давала спокойно спать царским властям и, несмотря на тысячи километров между Петербургом и Лондоном, весьма чутко реагировала на все колебания в общественных настроениях.
Но любая попытка хоть что-то конкретизировать во взглядах - какой социализм? какая революция? зачем? - и любой исследователь деятельности Герцена впадает в жутковатое состояние адепта марксизма-ленинизма с его «измами» и «революционно-демократическим» пафосом.
Между тем, революционный ореол ничуть не добавляет определенности личности Герцена, наоборот, вовсе лишает той яркости и значимости, какая виделась его современникам.
Герцен родился в 1812 году в доме родовитого дворянина Ивана Алексеевича Яковлева от его связи с немкой Луизой Гааг. Его фамилия, придуманная специально для него отцом, происходит от немецкого слова, обозначающего «сердце». Говорят, что таким образом Яковлев указал на сердечный характер этой связи, но для Герцена фамилия стала едва ли не говорящей.
В 1860 году, когда он только начал публиковать свои мемуары, знакомый с ним Виктор Гюго пишет ему, что он является обладателем двух величайших умений - «хорошо мыслить и хорошо страдать». Стоит добавить, для Герцена умений совершенно нераздельных. Все свои идеи он опробовал на личном опыте, так что его жизнь походит на хороший роман испытания - собственными же идеями, воплощенными в реальность.
Про декабристов, к слову, правда - разбудили. На момент восстания 1825 года Герцену четырнадцать лет, и последовавшая казнь пяти декабристов вызывает в нем целую бурю эмоций.
«Рассказы о возмущении, о суде, ужас в Москве сильно поразили меня; мне открывался новый мир, который становился больше и больше средоточием всего нравственного существования моего; не знаю, как это сделалось, но, мало понимая или очень смутно, в чем дело, я чувствовал, что я не с той стороны, с которой картечь и победы, тюрьмы и цепи. Казнь Пестеля и его товарищей окончательно разбудила ребяческий сон моей души», - писал впоследствии Герцен.
Тогда же Герцен и его товарищ на все годы Николай Огарев на Воробьевых горах в самом деле клянутся «пожертвовать жизнью на избранную борьбу».
Борьбу, поскольку зло после казни декабристов и последовавшего молебна за здравие царя виделось весьма однозначно, с русским самодержавным правлением.
Однако говорить, что в тот момент Герцен хоть что-то понимает про революционные движения и политическую ситуацию, было бы большим преувеличением. Он лишь, как сам справедливо заметил, чувствует, что он не с той стороны. Но, что характерно, своему слову остается верен до конца.
Несмотря на разочарования в европейских революциях, ссылки, эмиграцию, личные драмы и осознаваемую безнадежность затеи. Несмотря на то, что достаточно быстро понял, что невозможно освободить человека более, чем он чувствует себя свободным внутри. И так прошел свою первую проверку идеей, воплощенной в жизнь.
Поступив в Московский университет, Герцен, подобно многим своим сокурсникам, увлекается изучением немецкой, а затем и французской философии. Кант, Шеллинг, Гегель - в то время стандартный набор для увлеченных философией молодых людей, среди которых Аксаков, Белинский, Бакунин, Боткин, Катков.
Словом, все те, кто в дальнейшем будут направлять движение русской литературы и мысли. В случае Герцен к списку добавились французские социалисты в лице Сен-Симона и Фурье.
Спасение философией
Причина повального увлечения философией крылась в самом времени, которое, после многих лет преобладания в сознании романтической системы мышления, располагало к поиску ответов на накопившиеся вопросы о внешнем мире и его устройстве. Через философию, через науки, через формирование нового самосознания.
В условиях постоянной рефлексии над собой и окружающим миром Герцен со своим физико-математическим образованием и высочайшей способностью к мыслительной деятельности оказывается для современников чуть не культовой фигурой. И тем более культовой, что его теоретические выкладки всегда неразрывно связаны с личным опытом.
К тому моменту Герцен уже успевает побывать в ссылке в Вятке (по обвинению в революционной деятельности - ложному, как утверждают многие источники), успешно выступить в роли чиновника, жениться на своей двоюродной сестре Наталье Захарьиной и после ряда прошений близких людей вернуться в Москву.
Его статьи 1840-х годов содержат идеальные формулировки не только его взглядов, но взглядов целого поколения. О тяжелом бремени рефлексии:
«Отличительная черта нашей эпохи есть gr?beln [раздумье]. Мы не хотим шага делать, не выразумев его, мы беспрестанно останавливаемся, как Гамлет, и думаем. Думаем… Некогда действовать, мы пережевываем беспрерывно прошедшее и настоящее, все случившееся с нами и с другими - ищем оправданий, объяснений, доискиваемся мысли, истины».
О необходимости отказаться от осуждения: «Ничем люди так не оскорбляются, как неотысканием виновных, какой бы случай ни представился, люди считают себя обиженными, если некого обвинить - и, следственно, бранить, наказать. Обвинять гораздо легче, чем понять». О любви и эгоизме: «Где оканчивается эгоизм, и где начинается любовь? Да и действительно ли эгоизм и любовь противоположны; могу ли они быть друг без друга? Могу ли я любить кого-нибудь не для себя? Могу ли я любить, если это не доставляет мне, именно мне, удовольствия!»
В конечном счете, все эти поиски рациональных обоснований и саморефлексии сквозь призму немецкой философии привели к формированию позитивисткой системы взглядов и появлению новой литературы. «Натуральношкольные» очерки сменяются попытками перенесения метода в романную форму. И здесь кроется ответ на вопрос, что же сделал Герцен для русской литературы.
В 1847 году выходит отдельным изданием его роман «Кто виноват?», почти незаметный с двухвековой дистанции, но настолько важный для современников, что Белинский ставит его в один ряд с «Обыкновенной историей» Гончарова.
«Кто виноват?»
Ироничный, нарочито схематичный, казалось бы, вовсе без того, что принято называть «художественным миром», этот роман ставит неожиданный для литературы того времени вопрос, но абсолютно точный на фоне безграничной веры во всяческую мотивированность человека и причино-следственные связи.
Героиня - юная барышня Любонька, внебрачная дочь, живущая в семье отца, но остро ощущающая собственное двусмысленное положение. И Герцен определенно знает, о чем говорит. Герой - только-только окончивший университет Дмитрий Круциферский, который из-за крайней бедности и безвыходности устраивается домашним учителем. А кругом невежественная, грубая среда.
Разумеется, герои сразу видят свое родство и после ряда романтических терзаний и перипетий дело решается браком. И опять-таки Герцен знает эту ситуацию.
Роман посвящен Наталье Захарьиной, такой же незаконной дочери, воспитывавшейся у тетки и весьма неуютно ощущавшей себя в чужом доме. Родство положений было очевидно каждому из них.
«“Повесть, кажется, близка к концу”, - говорите вы, разумеется, радуясь. “Извините, она еще не начиналась”, - отвечаю я с должным почтением», - пишет Герцен.
Потому что семейный парадиз длится не слишком-то долго, ровно до тех пор, пока на горизонте не появляется мятежный герой, человек с большим замахом и жаждой переустройства действительности (весьма характерный для своего времени) Бельтов.
И Герцену решительно непонятно, при всей ясности привходящих обстоятельств - происхождения, воспитания, среды, - почему же все-таки эти люди встретились и, более того, их встреча привела к такой драме. Кто виноват.
Герцен еще не знает, что описывает свою собственную историю. Не только уже прожитую в смысле тягот незаконного происхождения, брака двух родственных душ и семейного счастья. Но и ту, которую только предстоит пережить.
После выхода романа Белинский пишет о Герцене, что главная сила его произведения даже в художественности, пусть и весьма своеобразной - роман в серии очерков, - «а в мысли, глубоко прочувствованной, вполне сознанной и развитой».
Впрочем, тогда еще никто не знает, что эта мысль тоже станет испытанием.
После отъезда в том же году за границу, запрета на возвращение в Россию, попыток добиться права на свое имущество, разочарования в революции 1848 года, знакомства с несметным количеством известных революционных деятелей, описанная Герценым ситуация личной драмы настигает его.
Его жена, Наталья Захарьина, увлекается поэтом и революционером Георгом Гервегом. Семейное счастье разрушено, но почему это произошло, кто виноват и как выйти из этой непростой ситуации, Герцен не знает.
Продолжая придерживаться всех своих до того теоретических представлений, он пытается дать жене свободу выбора, если в этом заключается стремление ее души.
Вдобавок, как будто и этого мало, осенью 1851 года во время кораблекрушения погибает мать Герцена и его сын. А меньше чем через год логически завершается описанная им много лет назад ситуация: его жена все-таки принимает решение остаться с семьей - и умирает, не выдержав своего же решения.
Поверх барьеров
И все это на фоне общественных волнений, революционной борьбы, государственного переворота, ликвидации республики, нового установления монархии и страшной бойни на улицах Парижа.
«Все рухнуло - общее и частное, европейская революция и домашний кров, свобода мира и личное счастье», - писал позже Герцен об этом периоде.
С этого момента, несмотря на еще почти двадцать лет деятельности, Лондон, «Колокол» и второй брак, сам Герцен мыслит свою жизнь законченной.
Тогда же он начинает писать свои мемуары, впоследствии сложившиеся в «Былое и думы». В них он последовательно, год за годом, описывает свою жизнь, свои мысли, время, людей, попеременно прибегая то к публицистичности очерка, то к художественным зарисовкам, то к почти дневниковой исповедальности.
В самом начале этого гигантского цикла Герцен заявляет, что всякий человек имеет право на мемуары. И вовсе не потому, что его личность важна для истории или каким-то образом своей мыслью и деятельностью повлияла на ее ход.
Герцен называет себя человеком, в котором видно лишь «отражение истории», «случайно попавшемся на ее дороге». И в этом заключена еще одна принципиальная мысль, которой он оставался верен даже в писании воспоминаний: никакая деятельность не имеет смысла, никакое научное изыскание не важно, если в итоге оно не произведет перемены для конкретного человека.
Еще в 1840-х годах Герцен формулирует свою позицию принципиальной частности: «Кажется, будто жизнь людей обыкновенных однообразна, - это только кажется: ничего на свете нет оригинальнее и разнообразнее биографий неизвестных людей».
А что до великих деятелей, то как раз «их жизнь однообразна, скучна; успехи, таланты, гонения, рукоплескания, кабинетная жизнь или жизнь вне дома, смерть на полдороге, бедность в старости, - ничего своего, а все принадлежащее эпохе».
Его воспоминания написаны именно с позиции частного человека, которому выпала такая жизнь, которую он прожил, и Герцен совершенно не настаивает на том, что это хоть как-то могло повлиять на эпоху.
Напротив. Это его «внутреннее Ватерлоо», как он сам писал об одном из своих героев в попытке объяснить причину его состояния и действий. За эту-то честность и удивительное слияние личного и общественного Герцен и был особенно оценен современниками.
Несмотря на географическую удаленность, многие из них считали своим долгом съездить в Лондон и засвидетельствовать свое почтение Герцену.
В его деятельности нет ничего такого, без чего не смогло бы выжить революционное движение, и нет ничего такого, без чего оно бы не зародилось. Как и нет ничего, что сделало бы его важнейшей фигурой, без которой совершенно невозможно прочтение русской литературы.
Не говоря уже об истории мысли, ведь Герцен не создал никакой оригинальной концепции или системы взглядов.
Но при этом разговор ни о том, ни о другом, ни о третьем не состоятелен именно без его фигуры с неразрывным соединением рационального и сердечного, индивидуального и принадлежащего эпохе, и выдержанным испытанием всем этим.
Младенец, окрещённый Александром, говоря языком полицейского протокола, был «прижит от сожительницы, немецкой девицы 16 лет, Генриетты-Вильгельмины-Луизы Гааг ». Дитя любви, или, если угодно, «дитя сердца». Фамилию маленький Саша получил соответствующую - Герцен .
Незаконнорождённым, которых в те времена всё ещё называли «выбл...ми», у нас принято сочувствовать. Дескать, страдальцы, без вины виноватые. В случае с Герценом это справедливо вдвойне и даже втройне. В памяти народной он сущест-вует именно что в страдательном залоге. Кто такой Герцен? Натурально, тот, которого «разбудили декабристы». И только потом он развернул революционную агитацию, а также -поставил второй по важности после «Что делать?» русский вопрос - «Кто виноват?». Может быть, ещё вспомнят, что Александр Иванович считался личным и первейшим врагом императора Николая I . Что ещё? Западник, революционер, русофоб и диссидент. Вроде как писатель. Эмигрант. Вполне успешно отсиживался в Лондоне. Короче, для людей, патриотически настроенных, - тот ещё вражина.
Ему нет равных
Александр Герцен в молодости. Фото: Commons.wikimedia.org / Выставка «Национальная портретная галерея», ГИМ, 2012
Лично мне его отношения с императором представляются в совершенно ином свете. Возводя свой род по отцу к знатному московскому боярину Андрею Кобыле , Герцен формально находился в далёком, но всё же родстве с царствовавшим домом Романовых , поскольку тот боярин - их общий предок. Так что налицо нормальная семейная разборка. Бывало и покруче, если вспомнить дворцовые перевороты с увечьями и трупами. Да и то, что Герцен покинул Россию и поселился в Европе, всего-навсего восстанавливало родовое положение вещей: предки Андрея Кобылы «вышли из немец». Герцен туда лишь вернулся - и по фамилии в том числе.
Да и западником он был весьма и весьма сомнительным. Во всяком случае, особым «преклонением перед иностранщиной», в чём его так любили упрекать и тогдашние, и нынешние охранители и радетели за Россию, Герцен не страдал. «...Европа изживёт свою бедную жизнь в сумерках тупоумия, в вялых чувствах без убеждений, без изящных искусств, без мощной поэзии» - это его слова. «До Северо-Американских Штатов было рабство и крепостное состояние, неправая война и неправое стяжание, но этот цинизм, эта наглость, эта преступная простота, это бесстыдное обнажение, - это ново и принадлежит Америке» - тоже Герцен.
«Аффтар жжот»?
Те же, кто любит порассуждать о революционной и подрывной деятельности «разбуженного декабристами», в принципе, недалеки от истины. Вот только они катастрофически забывают о том, что самую мощную из всех революций Герцен осуществил ещё при жизни. Революцию в русском языке. Да такую, что по сравнению с ней нынешние искажения русского языка, которыми заполнен Интернет, - все эти «аффтар жжот» - кажутся слащавым лепетом. В своё время журнал «Москвитянин» выпустил антигерценовский пасквиль, где перечислялись «217 нелепостей, безграмотностей, выражений, чуждых духу и грамматике русского языка». В их числе, например, такие слова и выражения, как «непроходимо глупый», «распущенность», «требовательность», а также памятные многим «гласность» и «перестройка». Всего, напомним, более двух сотен (!). Если расставить всех изобретателей новых слов по ранжиру, то выйдет, что Герцен здорово опережает и поэта Велимира Хлебникова с его «лётчиком», и писателя Николая Карамзина с его «впечатлением», и даже Маяковского с его «громадьём» и «прозаседавшимися». Иными словами, Герцен по-прежнему актуален и по-прежнему «жжот». Думается, это словечко ему бы понравилось. Недаром Тургенев , описывая его произведения, как-то обронил: «Это написано слезами и кровью. Это горит и жжёт».
Мы видим ясно три поколения, три класса, действовавшие в русской революции. Сначала - дворяне и помещики, декабристы и Герцен. Узок круг этих революционеров. Страшно далеки они от народа. Но их дело не пропало. Декабристы разбудили Герцена. Герцен развернул революционную агитацию. Ее подхватили, расширили, укрепили, закалили революционеры-разночинцы, начиная с Чернышевского и кончая героями «Народной воли». Шире стал круг борцов, ближе их связь с народом. «Молодые штурманы будущей бури» - звал их Герцен. Но это не была еще сама буря. Буря, это - движение самих масс. Пролетариат, единственный до конца революционный класс, поднялся во главе их и впервые поднял к открытой революционной борьбе миллионы крестьян. Первый натиск бури был в 1905 году. Следующий начинает расти на наших глазах
Минуло сто лет со дня рождения Герцена. Чествует его вся либеральная Россия, заботливо обходя серьезные вопросы социализма, тщательно скрывая, чем отличался революционер Герцен от либерала. Поминает Герцена и правая печать, облыжно уверяя, что Герцен отрекся под конец жизни от революции. А в заграничных, либеральных и народнических, речах о Герцене царит фраза и фраза.
Рабочая партия должна помянуть Герцена не ради обывательского славословия, а для уяснения своих задач, для уяснения настоящего исторического места писателя, сыгравшего великую роль в подготовке русской революции.
Герцен принадлежал к поколению дворянских, помещичьих революционеров первой половины прошлого века. Дворяне дали России Биронов и Аракчеевых, бесчисленное количество «пьяных офицеров, забияк, картежных игроков, героев ярмарок, псарей, драчунов, секунов, серальников», да прекраснодушных Маниловых. «И между ними, - писал Герцен, - развились люди 14 декабря, фаланга героев, выкормленных, как Ромул и Рем, молоком дикого зверя... Это какие-то богатыри, кованные из чистой стали с головы до ног, воины-сподвижники, вышедшие сознательно на явную гибель, чтобы разбудить к новой жизни молодое поколение и очистить детей, рожденных в среде палачества и раболепия».
К числу таких детей принадлежал Герцен. Восстание декабристов разбудило и «очистило» его. В крепостной России 40-х годов XIX века он сумел подняться на такую высоту, что встал в уровень с величайшими мыслителями своего времени. Он усвоил диалектику Гегеля. Он понял, что она представляет из себя «алгебру революции». Он пошел дальше Гегеля, к материализму, вслед за Фейербахом. Первое из «Писем об изучении природы» - «Эмпирия и идеализм», - написанное в 1844 году, показывает нам мыслителя, который, даже теперь, головой выше бездны современных естествоиспытателей-эмпириков и тьмы тем нынешних философов, идеалистов и полуидеалистов. Герцен вплотную подошел к диалектическому материализму и остановился перед - историческим материализмом.
Эта «остановка» и вызвала духовный крах Герцена после поражения революции 1848 года. Герцен покинул уже Россию и наблюдал эту революцию непосредственно. Он был тогда демократом, революционером, социалистом. Но его «социализм» принадлежал к числу тех бесчисленных в эпоху 48-го года форм и разновидностей буржуазного и мелкобуржуазного социализма, которые были окончательно убиты июньскими днями. В сущности, это был вовсе не социализм, а прекраснодушная фраза, доброе мечтание, в которое облекала свою тогдашнюю революционность буржуазная демократия, а равно невысвободившийся из-под ее влияния пролетариат.
Духовный крах Герцена, его глубокий скептицизм и пессимизм после 1848 года был крахом буржуазных иллюзий в социализме. Духовная драма Герцена была порождением и отражением той всемирно-исторической эпохи, когда революционность буржуазной демократии уже умирала (в Европе), а революционность социалистического пролетариата еще не созрела. Этого не поняли и не могли понять рыцари либерального российского языкоблудия, которые прикрывают теперь свою контрреволюционность цветистыми фразами о скептицизме Герцена. У этих рыцарей, которые предали русскую революцию 1905 года, которые забыли и думать о великом звании революционера, скептицизм есть форма перехода от демократии к либерализму, - к тому холуйскому, подлому, грязному и зверскому либерализму, который расстреливал рабочих в 48 году, который восстановлял разрушенные троны, который рукоплескал Наполеону III и который проклинал, не умея понять его классовой природы, Герцен.
У Герцена скептицизм был формой перехода от иллюзий «надклассового» буржуазного демократизма к суровой, непреклонной, непобедимой классовой борьбе пролетариата. Доказательство: «Письма к старому товарищу», Бакунину, написанные за год до смерти Герцена, в 1869 году. Герцен рвет с анархистом Бакуниным. Правда, Герцен видит еще в этом разрыве только разногласие в тактике, а не пропасть между миросозерцанием уверенного в победе своего класса пролетария и отчаявшегося в своем спасении мелкого буржуа. Правда, Герцен повторяет опять и здесь старые буржуазно-демократические фразы, будто социализм должен выступать с «проповедью, равно обращенной к работнику и хозяину, земледельцу и мещанину». Но все же таки, разрывая с Бакуниным, Герцен обратил свои взоры не к либерализму, а к Интернационалу, к тому Интернационалу, которым руководил Маркс, - к тому Интернационалу, который начал «собирать полки» пролетариата, объединять «мир рабочий», «покидающий мир пользующихся без работы» !
Не поняв буржуазно-демократической сущности всего движения 1848 года и всех форм домарксовского социализма, Герцен тем более не мог понять буржуазной природы русской революции. Герцен - основоположник «русского» социализма, «народничества». Герцен видел «социализм» в освобождении крестьян с землей, в общинном землевладении и в крестьянской идее «права на землю». Свои излюбленные мысли на эту тему он развивал бесчисленное количество раз.
На деле в этом учении Герцена, как и во всем русском народничестве - вплоть до полинявшего народничества теперешних «социалистов-революционеров» - нет ни грана социализма. Это - такая же прекраснодушная фраза, такое же доброе мечтание, облекающее революционность буржуазной крестьянской демократии в России, как и разные формы «социализма 48-го года» на Западе. Чем больше земли получили бы крестьяне в 1861 году и чем дешевле бы они ее получили, тем сильнее была бы подорвана власть крепостников-помещиков, тем быстрее, свободнее и шире шло бы развитие капитализма в России. Идея «права на землю» и «уравнительного раздела земли» есть не что иное, как формулировка революционных стремлений к равенству со стороны крестьян, борющихся за полное свержение помещичьей власти, за полное уничтожение помещичьего землевладения.
Революция 1905 года вполне доказала это: с одной стороны, пролетариат выступил вполне самостоятельно во главе революционной борьбы, создав социал-демократическую рабочую партию; с другой стороны, революционные крестьяне («трудовики» и «Крестьянский союз»), борясь за всякие формы уничтожения помещичьего землевладения вплоть до «отмены частной собственности на землю», боролись именно как хозяева, как мелкие предприниматели.
В настоящее время словопрения насчет «социалистичности» права на землю и т. п. служат только к затемнению и прикрытию действительно важного и серьезного исторического вопроса: о различии интересов либеральной буржуазии и революционного крестьянства в русской буржуазной революции; иначе говоря, о либеральной и демократической, о «соглашательской» (монархической) и республиканской тенденции в этой революции. Именно этот вопрос поставлен «Колоколом» Герцена, если смотреть на суть дела, а не на фразы, - если исследовать классовую борьбу, как основу «теорий» и учений, а не наоборот.
Герцен создал вольную русскую прессу за границей - в этом его великая заслуга. «Полярная Звезда» подняла традицию декабристов. «Колокол» (1857- 1867) встал горой за освобождение крестьян. Рабье молчание было нарушено.
Но Герцен принадлежал к помещичьей, барской среде. Он покинул Россию в 1847 г., он не видел революционного народа и не мог верить в него. Отсюда его либеральная апелляция к «верхам». Отсюда его бесчисленные слащавые письма в «Колоколе» к Александру II Вешателю, которых нельзя теперь читать без отвращения. Чернышевский, Добролюбов, Серно-Соловьевич, представлявшие новое поколение революционеров-разночинцев, были тысячу раз правы, когда упрекали Герцена за эти отступления от демократизма к либерализму. Однако справедливость требует сказать, что, при всех колебаниях Герцена между демократизмом и либерализмом, демократ все же брал в нем верх.
Когда один из отвратительнейших типов либерального хамства, Кавелин, восторгавшийся ранее «Колоколом» именно за его либеральные тенденции, восстал против конституции, напал на революционную агитацию, восстал против «насилия» и призывов к нему, стал проповедовать терпение, Герцен порвал с этим либеральным мудрецом. Герцен обрушился на его «тощий, нелепый, вредный памфлет», писанный «для негласного руководства либеральничающему правительству», на кавелинские «политико-сентиментальные сентенции», изображающие «русский народ скотом, а правительство умницей». «Колокол» поместил статью «Надгробное слово», в которой бичевал «профессоров, вьющих гнилую паутинку своих высокомерно-крошечных идеек, экс-профессоров, когда-то простодушных, а потом озлобленных, видя, что здоровая молодежь не может сочувствовать их золотушной мысли». Кавелин сразу узнал себя в этом портрете.
Когда был арестован Чернышевский, подлый либерал Кавелин писал: «Аресты мне не кажутся возмутительными... революционная партия считает все средства хорошими, чтобы сбросить правительство, а оно защищается своими средствами». А Герцен точно отвечал этому кадету, говоря по поводу суда над Чернышевским: «А тут жалкие люди, люди-трава, люди-слизняки говорят, что не следует бранить эту шайку разбойников и негодяев, которая управляет нами».
Когда либерал Тургенев написал частное письмо Александру II с уверением в своих верноподданнических чувствах и пожертвовал два золотых на солдат, раненных при усмирении польского восстания, «Колокол» писал о «седовласой Магдалине (мужеского рода), писавшей государю, что она не знает сна, мучась, что государь не знает о постигнувшем ее раскаянии». И Тургенев сразу узнал себя.
Когда вся орава русских либералов отхлынула от Герцена за защиту Польши, когда все «образованное общество» отвернулось от «Колокола», Герцен не смутился. Он продолжал отстаивать свободу Польши и бичевать усмирителей, палачей, вешателей Александра П. Герцен спас честь русской демократии. «Мы спасли честь имени русского, - писал он Тургеневу, - и за это пострадали от рабского большинства».
Когда получалось известие, что крепостной крестьянин убил помещика за покушение на честь невесты, Герцен добавлял в «Колоколе»: «И превосходно сделал!». Когда сообщали, что вводятся военные начальники для «спокойного» «освобождения», Герцен писал: «Первый умный полковник, который со своим отрядом примкнет к крестьянам, вместо того, чтобы душить их, сядет на трон Романовых». Когда полковник Рей-терн застрелился в Варшаве (1860 г.), чтобы не быть помощником палачей, Герцен писал: «Если расстреливать, так нужно расстреливать тех генералов, которые велят стрелять по безоружным». Когда перебили 50 крестьян в Бездне и казнили их вожака Антона Петрова (12 апреля 1861 года) , Герцен писал в «Колоколе»:
«О, если б слова мои могли дойти до тебя, труженик и страдалец земли русской!., как я научил бы тебя презирать твоих духовных пастырей, поставленных над тобой петербургским синодом и немецким царем... Ты ненавидишь помещика, ненавидишь подьячего, боишься их - и совершенно прав; но веришь еще в царя и архиерея... не верь им. Царь с ними, и они его. Его ты видишь теперь, ты, отец убитого юноши в Бездне, ты, сын убитого отца в Пензе... Твои пастыри - темные как ты, бедные как ты... Таков был пострадавший за тебя в Казани иной Антоний (не епископ Антоний, а Антон безднинский)... Тела твоих святителей не сделают сорока восьми чудес, молитва к ним не вылечит от зубной боли; но живая память об них может совершить одно чудо - твое освобождение».
Отсюда видно, как подло и низко клевещут на Герцена окопавшиеся в рабьей «легальной» печати наши либералы, возвеличивая слабые стороны Герцена и умалчивая о сильных. Не вина Герцена, а беда его, что он не мог видеть революционного народа в самой России в 40-х годах. Когда он увидал его в 60-х - он безбоязненно встал на сторону революционной демократии против либерализма. Он боролся за победу народа над царизмом, а не за сделку либеральной буржуазии с помещичьим царем. Он поднял знамя революции.
Чествуя Герцена, мы видим ясно три поколения, три класса, действовавшие в русской революции. Сначала - дворяне и помещики, декабристы и Герцен. Узок круг этих революционеров. Страшно далеки они от народа. Но их дело не пропало. Декабристы разбудили Герцена. Герцен развернул революционную агитацию.
Ее подхватили, расширили, укрепили, закалили революционеры-разночинцы, начиная с Чернышевского и кончая героями «Народной воли» . Шире стал круг борцов, ближе их связь с народом. «Молодые штурманы будущей бури» - звал их Герцен. Но это не была еще сама буря.
Буря, это - движение самих масс. Пролетариат, единственный до конца революционный класс, поднялся во главе их и впервые поднял к открытой революционной борьбе миллионы крестьян. Первый натиск бури был в 1905 году. Следующий начинает расти на наших глазах.
Чествуя Герцена, пролетариат учится на его примере великому значению революционной теории; - учится понимать, что беззаветная преданность революции и обращение с революционной проповедью к народу не пропадает даже тогда, когда целые десятилетия отделяют посев от жатвы; - учится определению роли разных классов в русской и международной революции. Обогащенный этими уроками, пролетариат пробьет себе дорогу к свободному союзу с социалистическими рабочими всех стран, раздавив ту гадину, царскую монархию, против которой Герцен первый поднял великое знамя борьбы путем обращения к массам с вольным русским словом.
Крестьянский союз (Всероссийский крестьянский союз) - революционно-демократическая организация, возникшая в 1905 году. Инициаторами создания Крестьянского союза выступили крестьяне Московской губернии. 31 июля - 1 августа (13-14 августа) 1905 года в Москве был созван учредительный съезд, положивший начало Всероссийскому крестьянскому союзу. 6-10 (19-23) ноября 1905 года состоялся второй съезд Крестьянского союза. На этих съездах были выработаны программа и тактика Союза. Крестьянский союз требовал политических свобод и немедленного созыва учредительного собрания, придерживался тактики бойкота I Государственной думы. Аграрная программа Союза включала требование отмены частной собственности на землю, передачи крестьянам без выкупа монастырских, церковных, удельных, кабинетских и государственных земель. Крестьянский союз, находясь под влиянием эсеров и либералов, проявлял мелкобуржуазную половинчатость, колебания и нерешительность. Требуя ликвидации помещичьей собственности на землю, Союз соглашался на частичное вознаграждение помещиков. По словам Ленина, это была «организация, разделявшая, конечно, ряд крестьянских предрассудков, податливая к мелкобуржуазным иллюзиям крестьянина (как податливы к ним и наши социалисты-революционеры), но безусловно «почвенная», реальная организация масс, безусловно революционная в своей основе, способная применять действительно революционные методы борьбы» (Сочинения, 5 изд., том 12, стр. 334). С первых же шагов своей деятельности Крестьянский союз подвергался полицейским репрессиям. В начале 1907 года Союз прекратил свое существование.
«Колокол» - политический журнал, выходил под девизом «Vivos уосо!»("3ову живых!»). Издавался А. И. Герценом и Н. П. Огаревым в основанной Герценом Вольной русской типографии с 1 июля 1857 по апрель 1865 года в Лондоне и с мая 1865 по июль 1867 года в Женеве; выходил ежемесячно, а некоторое время два раза в месяц. Вышло 245 номеров. В 1868 году журнал выходил на французском языке (удалось выпустить 15 номеров), к некоторым номерам печатались приложения на русском языке. «Колокол» печатался тиражом до 2500 экземпляров и широко распространялся по всей России. Обличая произвол самодержавия, хищничество и казнокрадство чиновников, беспощадную эксплуатацию крестьян помещиками, «Колокол» обращался с революционными призывами и содействовал пробуждению масс к борьбе против царского правительства и господствующих классов.
«Колокол» стоял во главе революционной бесцензурной печати, предшествовавшей появлению рабочей печати в России, и сыграл важную роль в развитии общедемократического и революционного движения, в борьбе против самодержавия и крепостничества.
«Полярная Звезда» - литературно-политический сборник; издавался в 1855-1862 годах в Лондоне, в основанной Герценом Вольной русской типографии, последняя книга сборника была издана в Женеве в 1868 году. Вышло всего 8 книг. Первые три книги сборника были изданы А. И. Герценом, последующие - А. И. Герценом и Н. П. Огаревым. Самим заглавием сборника, а также рисунком на обложке, изображавшим пятерых казненных декабристов, Герцен подчеркивал свою революционную преемственность от декабристов (декабристы А. А. Бестужев и К. Ф. Рылеев в 1823-1825 гг. издавали альманах под тем же названием «Полярная Звезда»). Герцен определил «Полярную Звезду» как «русское периодическое издание, выходящее без цензуры, исключительно посвященное вопросу русского освобождения и распространению в России свободного образа мыслей» (Сочинения, т. 7, 1958, стр. 40).
В «Полярной Звезде» печатались обширные материалы о декабристах, запрещенные цензурой стихи А: С. Пушкина, К. Ф. Рылеева, М. Ю. Лермонтова, письмо В. Г. Белинского к Н. В. Гоголю, статьи Герцена и его мемуары «Былое и думы», статьи и стихи Огарева и др. «Полярная Звезда» сыграла значительную роль в развитии передовой русской литературы и общественной мысли.
Имеется в виду восстание крестьян в селе Бездна Спасского уезда, Казанской губернии. Опубликование манифеста и Положений 19 февраля 1861 года об условиях отмены крепостного права вызвало разочарование и возмущение обманутых в своих надеждах крестьян. Они не поверили в подлинность оглашенного текста Положений и считали, что помещики и чиновники скрыли настоящие Манифест и Положения. Весной 1861 года в ряде губерний произошли крестьянские волнения. Наиболее крупным выступлением было выступление крестьян села Бездна. Движение возглавил молодой бездненский крестьянин Антон Петров. Он умел читать и после изучения Положений объявил своим односельча нам, что нашел «настоящую волю». Слух о «настоящей воле» дошел до соседних селений. По призыву Петрова крестьяне отказались ходить на барщину, вносить оброк помещикам, отказывались от подписания «уставных грамот», которыми должны были быть определены размеры надела и повинностей, забирали из помещичьих амбаров хлеб. Волнениями было охвачено свыше 75 селений Спасского, Чистопольского, Лаишевского уездов Казанской губернии и смежных уездов Самарской и Симбирской губерний. Восстание в Бездне было жестоко подавлено. 12 (24) апреля 1861 года по приказу генерала Апраксина была расстреляна безоружная 4-тысячная толпа крестьян. По официальному донесению казанского военного губернатора министру внутренних дел, было убито и умерли от ран 91 человек, свыше 350 человек было ранено. 19 апреля (1 мая) был расстрелян Антон Петров. Из 16 крестьян, преданных военному суду, 5 были приговорены к наказанию розгами и заключению в тюрьму на разные сроки. Трагедия в Бездне вызвала широкий отклик в передовых слоях русского общества. Подробное описание бездненской трагедии дал в «Колоколе» А. И. Герцен.
«Народная воля» - тайная политическая организация народников-террористов, возникшая в августе 1879 года в результате раскола народнической организации «Земля и воля». Во главе «Народной воли» стоял Исполнительный комитет, в состав которого входили А. И. Желябов, С. Л. Перовская, А. Д. Михайлов, М. Ф. Фроленко, Н. А. Морозов, В. Н. Фигнер, А. А. Квятковский и др. Оставаясь на позициях народнического утопического социализма, народовольцы встали на путь политической борьбы, считая важнейшей задачей свержение самодержавия и завоевание политической свободы. Их программа предусматривала организацию «постоянного народного представительства», избранного на основе всеобщего избирательного права, провозглашение демократических свобод, передачу земли народу и разработку мер по переходу в руки рабочих заводов и фабрик. «Народовольцы, - писал В. И. Ленин, - сделали шаг вперед, перейдя к политической борьбе, но связать ее с социализмом им не удалось» (Сочинения, 5 изд., том 9, стр. 179).
Народовольцы вели героическую борьбу против царского самодержавия, но исходя из ошибочной теории об «активных» героях и «пассивной» толпе, они рассчитывали добиться переустройства общества без участия народа, своими силами, путем индивидуального террора, устрашения и дезорганизации правительства. После 1 марта 1881 года (убийство Александра II) правительство путем жестоких преследований, казней и провокаций разгромило организацию «Народная воля». Неоднократные попытки возродить «Народную волю», предпринимавшиеся народовольцами на протяжении 80-х годов, были безрезультатны. Так, в 1886 году возникла группа во главе с А. И. Ульяновым (братом В. И. Ленина) и П. Я. Шевыревым, разделявшая традиции «Народной воли». После неудачной попытки организовать покушение на Александра III в 1887 году группа была раскрыта и активные участники ее казнены.
Критикуя ошибочную, утопическую программу и тактику индивидуального террора народовольцев, В. И. Ленин с большим уважением отзывался о самоотверженной борьбе членов «Народной воли» с царизмом, высоко оценивая их конспиративную технику и строго централизованную организацию.
Текст воспроизведен по изданию: Ленин В.И. Полн., собр., соч. - Т. 21. - С. 255 - 262.
Однажды отец Герцена стал свидетелем одного происшествия — уральский казак спас из Москвы-реки немецкого гувернера. Яковлев решает хлопотать о награде для спасителя. Постепенно выясняется, что спасенный — гувернер сына дальнего родственника — богатого помещика Огарева. Награду выбить удалось, и обстоятельства сложились впоследствии так, что спасенный гувернер стал часто бывать в доме Яковлева. Как-то он привел и своего воспитанника, Николая Огарева. Подростки завели беседу, и выяснилось, что они читают одни и те же книги, у них одни и те же источники вдохновения и кумиры. В 1828 году, во время одной из прогулок на Воробьевых горах, друзья клянутся бороться против тиранов, пожертвовав жизнью ради свободы и борьбы. На месте их клятвы теперь стоит памятный знак.
В 1829 году выходец из богатой и родовитой семьи Яковлевых, Александр Герцен и сын зажиточного помещика Николай Огарев поступают на физико-математический факультет Московского университета. В эти годы революционный центр России переместился из Петербурга в Москву, в Московский университет. Вокруг Герцена и Огарева образуется кружок революционно настроенной молодежи, где читаются запрещенные стихи Пушкина, говорят о французской революции 1789 года, о философии и многом другом.
Над Герценом и его друзьями сгущались тучи. Летом 1834 года с помощью провокатора жандармам удалось нащупать нити, которые вели к Герцену и его кружку. Начались аресты. 9 июля 1834 года арестовали Огарева, а 21 июля — самого Герцена. Он был сослан в Пермскую губернии, а чуть позже переведен в Вятку. В июле 1839 года с Герцена был снят полицейский арест, и в начале 1840 года он с женой и маленьким сыном Александром вернулся в Москву.
Ротшильд успешно помогал Герцену вести финансовые дела
Не успел Герцен завести широкого круга знакомых и друзей, как жизнь его в столице была оборвана новой ссылкой. В июне 1841 года Герцен был вынужден выехать в Новгород, куда был назначен советником Новгородского губернского правления. Летом 1842 года благодаря хлопотам Огарева Герцену было разрешено вернуться в Москву, где он должен был находиться под надзором полиции.
Навсегда оставив государственную службу, обеспеченный материально, Герцен в Москве все время посвящает литературным занятиям, беседам и спорам с друзьями и идейными противниками, становится одной из центральных фигур московской общественной жизни. Герцен внимательно следит за умонастроениями крестьянства, записывает в дневнике о каждом услышанном факте протеста крепостных.
В духовной жизни страны все большую роль начинают играть демократы-разночинцы: семинаристы, студенты, мелкие чиновники. У этой социальной силы, все более решительно заявлявшей о себе, кумир — Белинский. Статьи самого Герцена пользуются все большим вниманием у тех, кого он два десятилетия спустя назовет молодыми штурманами будущей бури. Герцен возлагал надежды на передовое дворянство, которое, по его мнению, должно стать адвокатом, защитником интересов крепостного крестьянства.
25 марта 1847 года Герцен приезжает в Париж — город, с которым связаны его представления о Французской революции XVIII века и о революции 1830 года. А в конце 1847 года переезжает в Италию, где вскоре началось восстание в Палермо, и революционное движение распространилось на всю страну. В Риме Герцен вместе с женой и друзьями участвует в ночной демонстрации по случаю начала борьбы против австрийского владычества за освобождение страны. Герцен вспоминал позднее, что в это время он «жил на площади». Чтобы избежать ареста и возможной выдачи царскому правительству, он с чужим паспортом уезжает в Женеву.
Герцен использовал псевдоним «Искандер» — персидская версия Александра
Приехавший из России Огарев хорошо знал, что нужно русскому обществу, и подал Герцену мысль об организации периодического издания. «Нам нужно бы издавать правильно журнал хоть в две недели, хоть в месяц раз. Мы бы излагали свои взгляды, желания для России», — передает слова Огарева Наталья Алексеевна. Так возник знаменитый герценовский «Колокол», одним из сотрудников которого стал Огарев.
1 июля 1857 года вышел первый номер газеты. Эпиграфом к изданию Герцен поставил латинское выражение «Vivos voco!» («Зову живых!»). Он так разъяснял это: «Живые — это те рассеянные по всей России люди мысли, люди добра всех сословий, мужчины и женщины, студенты и офицеры, которые краснеют и плачут, думая о крепостном состоянии, о бесправии в суде, о своеволии полиции, которые пламенно хотят гласности, которые с сочувствием читают нас. «Колокол» — их орган, их голос».
Герцен в молодости
Центральным вопросом журнала было освобождение крестьян от крепостной зависимости. Программа «Колокола» гласила: «Освобождение слова от цензуры, освобождение крестьян от помещиков, освобождение податного сословия от побоев».
Материалы Герцену посылали люди из разных слоев общества. Немало материалов привез с собой из России Огарев. «Колоколу» жаловались, «Колокол» любили, от «Колокола» ждали правды. «Колокол» не просто помещал информацию о русской жизни, а разоблачал, обличал, издевался. Редакторская рука Герцена, его сарказм, ирония чувствовались во всем. К журналу были специальные приложения, названия которых говорили сами за себя: «Под суд», «Правда ли?», «Под спудом». Очень ярким был отдел мелких критических корреспонденций под названием «Смесь», где использовался памфлет и комментирование сообщений из России.
Герцен был внебрачным сыном богатого помещика Яковлева и немки Гааг
Читали «Колокол» не только в Петербурге и Москве, журнал проникал и в отдаленные губернии России, в Сибирь. В провинции по его примеру появляются рукописные журналы, студенческие рукописные газеты открываются эпиграфами из Герцена. Стремясь помочь вести повсеместную агитацию, Герцен и Огарев публикуют ряд статей, которые в простой и доступной малограмотному человеку форме разъясняли, где правда и что надо делать.
Портрет Николая Платоновича Огарева
Состояние Герцена и его матери осталось в России и находилось в ведении Московской сохранной казны, а реально — под негласным арестом как собственность эмигранта. Нужно было вернуть из России средства для жизни и ведения борьбы. Социалист Герцен решил эту проблему при помощи финансового магната барона Джемса Ротшильда. Сначала Герцен предложил Ротшильду два билета казны. Ротшильд принял его лично как известного русского общественного деятеля. Финансовые дела тогда шли плохо, курс был скверным; Ротшильд, как и любой грамотный финансист, предложил весьма невыгодные условия, но Герцен, как ни удивительно, согласился. Ротшильд взял «шефство» над финансовыми делами эмигранта: по его совету Герцен вложил деньги в ценные бумаги и гостиницу, что давало ему неплохой доход. Герцен с иронией писал в своем романе «Былое и думы», что революционный шаг, развязавший его с Россией, погрузил его в почтенное сословие консервативных тунеядцев, познакомил с банкирами и нотариусам, приучил заглядывать в биржевой курс, превратил в западного «рантье».
Несколько позднее Герцен предложил Ротшильду выкупить всё состояние семьи. Поверенный Ротшильда предъявил в России ценные бумаги, но ему было отказано, мотивируя «высочайшим соизволением». С учётом сложности «решения вопроса», он предложил Герцену пятипроцентную комиссию за свои услуги. Ротшильд написал гневное письмо царскому правительству, в котором пригрозил, что если проволочки с уплатой не прекратятся, то он предаст дело гласности и создаст огромные проблемы в размещении российских займов в Европе. В результате Герцен получил свои деньги, а Ротшильд, кроме скромных процентов, получил славу человека, который смог призвать к ответу даже императора России.
Портрет Александра Ивановича Герцена
«Борьба — моя поэзия», — признавался Герцен. Из двух с лишним тысяч статей и заметок, появившихся в «Колоколе» за десять лет, он написал больше тысячи. В октябре 1858 года «Колокол» опубликовал несколько секретных документов — о цензуре, о готовящемся освобождении крестьян, одним из последних был оглашён документ, в котором Александр II запрещал употреблять в служебных бумагах слово «прогресс». Далее следовали строки из «Письма к редактору»: «Слышите ли, бедняки, — нелепы ваши надежды на меня, — говорит вам царь. — На кого же надеяться теперь? На помещиков? Никак — они заодно с царём, и царь явно держит их сторону. На себя только надейтесь, на крепость рук своих: заострите топоры, да за дело — отменяйте крепостное право, по словам царя, снизу!»
Царь в ответ пошутил: «Скажите Герцену, чтобы он не бранил меня, иначе я не буду абонироваться на его газету», но в то же время дал распоряжение военному министерству отыскать и покарать предателя. Чиновники разных рангов, высокопоставленные вельможи, служители Священного синода — все получали по «Колоколу». Царь не успевал писать распоряжения: «В случае получения газеты никому о ней не сообщать, но оставлять исключительно для личного чтения». Герцен не преминул пошутить в одном из номеров: «Мы отправили прошлый лист «Колокола» в конверте на имя государя… Надеемся, что Долгоруков (шеф жандармерии) не скрыл его».
Одна из страниц газеты «Колокол»
Тайная полиция была готова на всё, чтобы унять лондонского вольнодумца. 10 октября 1861 года Герцен, Тургенев и «спонсор» Ротшильд получили одинаковые письма от «неизвестного друга»: «Третье отделение готовит попытку похитить вас или, если это понадобится, убить. Ради бога, не покидайте Англию, никуда не уезжайте и будьте крайне осторожны…». Но похищать и убивать никого не пришлось. «Колокол» просуществовал только 10 лет. Оппозиция благодаря Герцену изменилась — она поверила в свои силы. Герцен и его «Колокол» показались ей уже слишком мягкими, беззубыми, в 1860-е годы газета растеряла свою популярность, а «борцы с режимом» перешли к активным действиям.
(1812 - 1870) - русский публицист, писатель, философ, один из идеологов революционного движения.
Восстание декабристов произошло (14 декабря по старому стилю) 1825 года. Восстание было подавлено и император Николай I жестоко покарал бунтовщиков, отправив большинство из них в ссылку в Сибирь
3) «Народная воля» - революционная организация, возникшая в 1879 году в России после раскола организации «Земля и воля» и распада террористической группы «Свобода или смерть». «Народная воля» поставила основной целью принуждение правительства к демократическим реформам, после которых можно было бы проводить борьбу за социальное преобразование общества. Одним из основных методов политической борьбы «Народной воли» стал террор. В частности, члены террористической фракции Народной воли рассчитывали подтолкнуть политические изменения убийством императора Александра II. Участники организации называются народовольцами. Наиболее известные участники организации - П. Л. Лавров, А. И. Желябов, А. Д. Михайлов, С. Л. Перовская, В. Н. Фигнер, Н. А. Морозов, Л. А. Тихомиров, С. Н. Халтурин, Н. И. Кибальчич, Ю. Н. Богданович, Г. А. Лопатин, Н. С. Тютчев, А. И. Баранников, Н. В. Клеточников, Я. Л. Юделевский, В. И. Дзюбинский.