П. Сергеич Уголовная защита
Сперанский считался в общественном мнении образцовым чиновником, своего рода эталоном российского бюрократа.
Действительно, Сперанский был совершенно исключительным явлением в нашей высшей администрации первой половины XIX века. Без особого преувеличения он может быть назван организатором бюрократии в России… До Сперанского гражданская служба в общественном мнении стояла очень невысоко; Сперанский поднял ее на чрезвычайную высоту, он сообщил ей важность, ибо стянул управление Россией в центральные учреждения, сделал их распорядителями народного блага; гражданской служебной карьере он сообщил своеобразную привлекательность, возможность постоянного движения вперед, - движения в ту эпоху чрезвычайного; мало того, он придал ей прелесть возможных опасностей и таинственности. Сперанский был своего рода Пушкиным для бюрократии; как великий поэт, точно чародей, владел думами и чувствами поколений, так точно над развивавшимся бюрократизмом долго парил образ Сперанского.
Из книги С. М. Середонина «Граф М. М. Сперанский. Очерк государственной деятельности» (СПб., 1909 г.)
Среди современных ему государственных деятелей Сперанский явно выделялся умом и образованностью. «Михайло Михайлович, человек с превосходными дарованиями, выродок, можно сказать, в своей сфере, - писал о нем его сослуживец Сергей Петрович Соковнин. - Хотя отношения мои с ним были весьма случайные и непостоянны, но приятно вспомнить и самые кратчайшие минуты, в кои мы сближаемся с гением. Я осмелюсь назвать его таким по высоким его талантам и чрезвычайной судьбе его». Преподаватель русского права в Казанском университете профессор Иван Егорович Нейман, служивший в молодые свои годы под началом Сперанского, говорил на склоне лет: «Вы поверите, я в жизни моей с многими встречался и сталкивался, но я не видывал человека умней Сперанского».
Необыкновенные умственные способности и образованность Сперанского были настолько неоспоримы, что их безоговорочно признавали не только те, кто испытывал к нему симпатию, но даже недруги его. С другой стороны, столь же очевидным было и то, что российская административная система не терпела ума и таланта. Она надежно была запрограммирована на бездарность и бездумье, слепое повиновение начальству.
«Отчего, между прочим, у нас мало способных государственных людей? - вопрошал в своем дневнике А. В. Никитенко и тут же давал объяснение: - Оттого, что от каждого из них требовалось одно - не искусство в исполнении дел, а повиновение и так называемые энергические меры, чтобы все прочие повиновались. Такая немудреная система могла ли воспитать и образовать государственных людей? Всякий, принимая на себя важную должность, думал об одном: как бы удовлетворить лично господствовавшему требованию, и умственный горизонт его невольно суживался в самую тесную рамку. Тут нечего было рассуждать и соображать, а только плыть по течению». Как же мог, как сумел человек, одаренный необыкновенными умственными способностями, стать героем такой системы?
Эта, безусловно, парадоксальная ситуация была вполне закономерной. Запрограммированная на бездарность, ограниченность ума и слепую исполнительность бюрократическая система может эффективно функционировать и развиваться лишь при одном непременном условии, а именно тогда, когда на решающих ее участках в решающие моменты стоят талантливые, способные самостоятельно мыслить деятели. Там, где люди - винтики, обязательно должен быть человек - рычаг. Последовательно эволюционирующая бюрократическая система, дабы не задохнуться в хаосе составляющих ее учреждений и внутренних связей, на определенных этапах неизбежно должна претерпевать перестройки - крупные реорганизации. Рост бюрократии невозможен без упорядочения отношений между ее составными элементами, без деления всей административной структуры на отрасли управления, без достаточно четкого разграничения функций различных органов. Для осуществления же всего этого требуются соответствующим образом подготовленные деятели. Умный, энциклопедически образованный Сперанский был жизненно необходим российской бюрократии, причем именно своим умом и образованностью. Он был нужен ей как конструктор, как проектировщик и организатор. Потому-то и приняла она его в свои объятия и возвысила.
Или почему Русь не сопротивлялась игу вплоть до Куликовской битвы
Споры о монголо-татарском нашествии и конкретном содержании последовавшего за этим “ига” в последние годы вновь оживились. Под воздействием многочисленной критики (в том числе со стороны сторонников Л.Н. Гумилева) в традиционной версии стали появляться новые любопытные штрихи, на которых бы и хотелось остановиться подробнее.
Как мы все хорошо помним, суть господствующего по сей день точки зрения заключается в следующем.
В первой половине XIII века (1223 г. – битва на Калке, 1237 г. – падение Рязани, 1238 г. – разгром объединенных сил русских князей на реке Сить, 1240 г. – падение Киева) Русь подверглась нашествию монголо-татарских орд, пришедших в Европу из Центральной Азии и успевших к этому времени захватить, в частности, Китай и Среднюю Азию. Монгольские войска сокрушили разрозненные дружины русских князей и подвергли Киевскую Русь чудовищному разгрому. Военная мощь пришельцев была столь неодолима, что их господство продолжалось затем два с половиной века – вплоть до “великого противостояния на Угре” в 1480 г., когда “иго” было, наконец, окончательно ликвидировано. 250 лет Русь платила Орде дань – материальными ценностями и людьми. В 1380 году Русь впервые после нашествия Батыя собралась с силами и дала Орде бой на Куликовом поле, в ходе которого войска хана Мамая потерпели сокрушительное поражение.
Сегодня в эту привычную версию стали встраиваться как бы свежие детали, призванные добавить правдоподобия и достоверности. В частности, ведутся небезынтересные дискуссии на тему о численности кочевников, об особенностях их военного искусства, вооружении и т.д.
Однако всегда существовал (и существует по сей день) вопрос, который не может не прийти в голову при первом же взгляде на теорию “ига”: почему такая большая, богатая и вооруженная страна, как Русь, не предпринимала до 1380 года ни единой попытки освободиться от иноземного господства?
Во времена Романовых на этот вопрос отвечали просто: “страх перед татарином”. Этот страх был настолько велик, что совершенно сковывал волю к сопротивлению в течение десятилетий и веков. Более того, он был столь всеобъемлющ, что просто вошел в плоть и кровь всего населения, можно сказать, был вписан в гены, и продолжал безотказно действовать и тогда, когда монголы не появлялись на Руси десятилетиями. По традиционной версии, понадобилось аж “третье небитое поколение”, чтобы Дмитрий Донской собрался, наконец, с силами. К слову сказать, после падения “ига” народы России уже никогда более не демонстрировали такой патологической боязливости, а наоборот, проявляли исключительную бескомпромиссность и беспощадность в борьбе с любыми внешними нашествиями. В отличие, кстати говоря, от многих европейцев.
Сегодня эта “версия страха” подается в несколько измененной модификации, которая звучит следующим образом.
Во-первых, до Дмитрия Донского и Куликовской битвы не было самой идеи о сопротивлении монголам.
Во-вторых, это происходило потому, что они (монголы) принимались как Божья кара за грехи человеческие.
Попробуем рассмотреть это утверждение внимательнее.
Первая его часть (об отсутствии идеи о сопротивлении) никаких возражений не вызывает по той простой причине, что это абсолютно очевидно. Действительно, совершенно логично и понятно, что большая, богатая и вооруженная страна с многочисленным населением не сопротивляется потому, что отсутствует сама идея о таком сопротивлении. Трудно рассматривать такое утверждение как некое откровение или открытие.
Что же касается второй части (Божья кара), то здесь целесообразно взглянуть на вопрос внимательнее.
Начнем с того, что в Средние века любой постулат, связанный с упоминанием имени Бога и Его воли, мог иметь исключительно одного автора – Православную Церковь. Т.е., приходится признать, что Православная Церковь сознательно наложила духовное ярмо на собственный народ и тем самым пресекла в корне любые попытки избавиться от иноземного господства. Это, правда, не помешало Сергию Радонежскому, в частности, и всей Православной Церкви в целом оказать самую активную, действенную и непосредственную поддержку Великому князю Дмитрию в его борьбе с Мамаем.
Кроме того, идею о Божьей каре полностью разделяла и военно-политическая элита Руси, которая не только служила монголам верой и правдой, но и пребывала с ними в тесных родственных связях – все летописи наполнены свидетельствами о постоянных браках между монголами и княжескими фамилиями.
Наконец, и весь остальной народ, по всей видимости, воспринимал “иго” как разновидность обстоятельств неодолимой силы, как некое природное явление, данное свыше, что-то типа земного тяготения, и нес его (иго) вполне добровольно.
Суммируя сказанное, можно сделать вывод о том, что сторонники версии “о каре” инкриминируют нашим пращурам некое всеобъемлющее психическое расстройство, выразившееся в добровольном принятии такого совершенно неприемлемого для любого нормального человека явления, как иноземное господство. (Уточним – понятием “иноземное господство” обозначается система политической, экономической, религиозной, культурной и духовной дискриминации по национальному или расовому признаку). Думается, что нужно обладать не вполне адекватными представлениями и воззрениями, чтобы так рассуждать о собственных предках.
Попробуем дать иной ответ на вопрос, почему же на Руси отсутствовала сама идея о сопротивлении монголам.
Для этого хотелось бы предложить способ рассмотрения, который на первый взгляд выглядит непривычным. Давайте сравним по определенным параметрам эпоху монгольского господства и время царствования известного реформатора Петра I.
Степень политической свободы.
Монголы, даже согласно традиционной версии истории, никак не изменили политический порядок, существовавший на Руси до них. Они никогда не вводили собственной администрации и своих особых “монгольских” законов. Как управлялась Русь князьями и церковной элитой до нашествия, так это продолжалось и после. Единственное яркое свидетельство политического воздействия монголов – ярлыки на княжение, но это - лишь определенный управленческий принцип, признак наличия централизованного государства, никак не выражающий национальной или государственной принадлежности “эмитента ярлыков”, тем более, что “ярлыков” как таковых очень мало, а на монгольском языке – вообще не существует в природе. По большому счету, монголы не мешали князьям править, а при обращении к ним за помощью, “наводили порядок”. Строго говоря, следили за внутриполитической стабильностью, и даже не препятствовали великим князьям заниматься “собиранием земли Русской”. Потрясающая политическая толерантность.
При Петре вся политическая система России была радикально препарирована.
Самодержавие трансформировалось в абсолютизм, или, иными словами, “ограниченная монархия” сменилась “неограниченной”, а еще точнее, полным произволом самого Петра и его приближенных. Этому чрезвычайно способствовал разгром прежней системы законов и ее замена бесконечными противоречивыми указами, дававшими возможность любой интерпретации действий конкретного человека в зависимости от прихотей “уполномоченных лиц”. Надо с прискорбием отметить уместность прямых аналогий с комиссарщиной времен гражданской войны.
Власть широкого слоя старого дворянства, духовенства и купечества была практически полностью заменена властью вновь назначенных пришлых чиновников. Не опасаясь обвинений в национализме, хотелось бы отметить, что огромное число этих свежих назначенцев было импортировано из-за рубежа. (Следует четко различать приглашение иностранных советников и назначение иностранных администраторов, это качественно разнородные вещи; при Петре происходило именно второе, причем, повторяем, в огромных масштабах).
Было практически полностью ликвидировано прежнее местное самоуправление, уничтожены земства. А, например, учрежденные в городах вместо них магистраты являлись лишь приводными ремнями все той же бюрократической машины.
Т.о., при Петре произошла практически полная смена политической власти, причем иностранная составляющая этой новой власти стала едва ли не качественно доминирующей.
Степень экономической свободы.
Как считает традиционная история, монголы взимали с покоренной страны знаменитую “десятину” – материальными ценностями и людьми. Нельзя не признать такой процент весьма льготным и умеренным. Это был основополагающий принцип “монгольской” системы. У монголов отсутствовал даже намек на идею о чем-то типа крепостного права. Можно добавить, что гигантское монгольское государство весьма благоприятно влияло на наличие, стабильность и безопасность торговых путей. Неудивительно, что Русь “под монголами” развивалась и богатела. Население росло, строились города и храмы. Подчеркиваем, так считает сама традиционная история. Строго говоря, чтобы объяснить, что все описываемое – все-таки жестокое иго, историки много места уделяют угону населения в рабство, вывозу ремесленников и мастеровых. К сожалению, это лишь декларируется и никак не доказывается. И не объясняется, почему страна росла и богатела, несмотря ни на какие гипотетические угоны.
Петр же и сфере экономических отношений оказался чрезвычайно радикален.
Прежде всего (и самое главное) – именно при нем родилось и было возведено в закон крепостное право. Крепостная зависимость (“прикрепление к земле”, которое, видимо, больше напоминало уклад казачьих сообществ, существовавший вплоть до XX века) было заменено рабовладельческим правом помещика на личность крестьянина. Это принципиальнейшая разница. Это было введение крепостного права по тогдашнему западноевропейскому образцу. Была создана каста рабовладельцев, которая также в значительной степени состояла из иностранцев. Как известно, окончательный вид крепостное право приобрело при другом, не менее великом, чем Петр, монархе – Екатерине II.
Введение крепостного права – рабства – имело и тяжелейшие морально-этические последствия для России, появлению глубочайших перекосов в массовом самосознании.
Рабство было распространено на промышленность, где смертность среди “работных людей” была просто ужасающей.
Колоссальный фонд государственных поместных земель перешел в частную собственность дворян (если угодно, “новых дворян”, т.к. ряды “старых” понесли значительные потери).
Понятие законных налогов временами буквально теряло смысл, т.к. дело доходило до того, что в XX веке называлось “продразверсткой” – выгребалось просто все. (Вновь аналогии с большевизмом напрашиваются сами собой).
Было разгромлено и частично уничтожено физически старое купечество. Многие торговые концессии и льготы опять же оказались в руках иностранцев.
Совершенно естественно, что при реформаторе Петре Россия весьма обнищала, а население заметно сократилось. Последнее обстоятельство можно считать наиболее ярким и красноречивым следствием петровских экономических реформ.
Отношение к Православной церкви.
Монголы создали для Православной церкви исключительные преференции. Церковь не только была освобождена от любых налогов и сборов. Население, относившееся к Церкви, даже не включалось в общую перепись. Любое вторжение на территорию храмов (даже со стороны военных, например, на постой) каралось по закону самыми суровыми мерами. С другой стороны, при ханских ставках находились православные священники высоких рангов. Картина, близкая к идиллии.
Что касается Петра, то его репрессии против церкви и самих священнослужителей давно стали просто притчей во языцех. Ликвидация Патриаршества, политической и экономической независимости Церкви, массовые изъятия церковных земель и имущества, подчинение Церкви не просто государству, но чиновникам, чудовищные казни старообрядцев и многое другое. Даже этот, далеко не полный перечень иначе, как катастрофой, назвать трудно.
Однако дело отнюдь не только в подрыве основ существования Церкви как организации.
Серьезнейшей эрозии подверглась сама этическая система России, основывавшаяся на православии. Под видом протестантизма страна подверглась нашествию чрезвычайно агрессивного “революционного мировоззрения”, согласно которому некая благая “государственная цель” оправдывала любые средства, а на деле прикрывала собой лишь голый материальный интерес и жажду неограниченной власти. Православные каноны и устои, подразумевающие, что даже государю позволено далеко не все, что существуют незыблемые заповеди, нарушать которые ни в чьей воле, были значительно подорваны. Эта тема очень сложна и многогранна и, вне всякого сомнения, нуждается в глубоком исследовании во избежание любой идеализации и передержек.
Можно было и далее проводить сравнения, например, в сфере культуры, языка и обычаев. Однако и сказанного вполне достаточно, чтобы сформулировать ответ на вопрос: почему до Дмитрия Донского отсутствовала сама идея о сопротивлении монголам?
Думается, что этот ответ совершенно очевиден: в сравнении со временем Петра I эпоха “монгольского господства” – это просто какой-то “золотой век”! Идеи о сопротивлении не было по той простой причине, что сопротивляться было некому и незачем. В “монгольский” период страна никем завоевана не была, а ее социально-экономическое устройство было, видимо, для своего времени вполне гармонично и для населения – комфортно. Именно поэтому никто и не думал сопротивляться.
Следует отметить, что традиционная история предлагает не то чтобы достаточный, а даже избыточный объем доказательств сурового ига. В любом учебнике и любой монографии мы найдем огромное множество “свидетельств” о постоянных набегах татар на Русь, разрушении и сожжении городов, угоне ремесленников в Орду, массовом захвате рабов и торговле ими. Результаты, естественно, для Руси катастрофичны: падение численности населения, упадок городов, резкое отставание в культурном и экономическом развитии.
Однако в данной связи необходимо отметить два обстоятельства.
Во-первых, версия об исключительно жестокой практике набегов и работорговли находится в вопиющем противоречии с тем исключительно “либеральным” оккупационным режимом, который был установлен монголами на Руси принципиально. В самом деле, совершенно непонятно, почему моноголы, будучи столь беспощадны во время набегов, оказывались необычайно “демократичны” в установлении основных, фоновых правил своего господства. С одной стороны – отказ от введения собственной администрации, очень умеренное налогообложение и все мыслимые льготы для православной церкви, с другой – набеги, потрясающие воображение своим варварством.
Очевидно, что должно иметь место что-то одно: либо бандитские набеги (с захватом материальных ценностей, рабов и т.д.) и отход “на тыловые базы” ввиду невозможности нанести решающее поражение вооруженным силам государства, окраинная территория которого подверглась набегу (см. Северный Кавказ, Средняя Азия и т.д. в XVIII – XIX вв.), либо полный разгром вооруженных сил государства и установление постоянного оккупационного режима.
Совершенно бессмысленно совершать какие-то разовые шоковые набеги на страну, которая и так уже полностью захвачена и платит дань. Это то же самое, что грабить самого себя. Гораздо разумнее и проще ввести собственную администрацию и постоянно контролировать все ресурсы захваченной территории (см. колонизацию Азии, Америки и Африки), чем каждый раз организовывать очередное “мини-нашествие”, проявляя при этом какую-то патологическую жестокость.
Этот странный монгольский симбиоз полного захвата Руси с набегами на нее же – явление исключительное, не имеющее аналогов в достоверной истории Нового мира.
Во-вторых, нечего и говорить, что все эти “набеги” “подтверждаются” исключительно “нарративно”. Т.е. точно также, как и “основное” нашествие Батыя. Никаких антропологических или археологических аргументов в пользу “монгольских набегов” мы не обнаружим.
Что же касается Петра, то его “реформы” – это, скорее всего, российский отголосок той гигантской общеевропейской гражданской войны, которая кипела после распада Монгольской (Великой) Империи на всем континенте (с небольшими перерывами) со второй половины XVI до конца XVII века и которая сегодня известна нам как множество разрозненных и не имеющих ничего общего между собой событий: “Реформация”, “Тридцатилетняя война”, “Английская революция”, “войны с гугенотами” и т.д. Эта война и ее отдельные фрагменты (как и всякая гражданская война) отличалась исключительным ожесточением, падением прежних законов и устоев, произволом и анархией. А кроме того – разорением континента. Тезис о том, что Петр учился у богатой и культурной Европы – это, видимо, расхожий миф, сочиненный самими “реформаторами-революционерами” для оправдания той неслыханной цены, которую пришлось заплатить России, как и до нее - всем другим европейским странам, подвергшимся “реформации”.
Рецензии
"Наконец, и весь остальной народ, по всей видимости, воспринимал “иго” как разновидность обстоятельств неодолимой силы, как некое природное явление, данное свыше, что-то типа земного тяготения, и нес его (иго) вполне добровольно."
Новгородская 1-я Л: "Тои же зимы (1259) приехаша оканьнии Татарове сыроядци Беркаи и Касачик с женами своими и инех много; и бысть мятежь велик в Новегороде, и по волости много зла учиниша, беруче туску оканьным Татаром. И нача оканьныи боятися смерти, рече Олександру: «даи нам сторожи, ать не избьють нас». И повеле князь стеречи их сыну посадничю и всем детем боярьскым по ночем. И реша Татарове: дайте нам число, или бежим прочее; и чернь не хотеша дати числа, но реша: умрём за святую Софию и за домы ангельскыя. Тогда издвоишася люди, кто добрых тот по святой Софии и по правой вере, и створиша супор, вятшии велят ся ити меншим по число. И хоть окаяньныи побежати, гоним святым Духом, и умыслиша свет зол, како ударити на город на ону сторону, а другизии озером на сю сторону; и взбрани им невидимо сила Христова, и не смеша. И убояшеся почашася позити на одину сторону к святой Софьи, рекуще: положим главы своя у святой Софьи. И бысть заутра съеха князь с Городища, и окаяньнии Татарове с ним, и злых светом яшася по число, творяху бо бояре собе легко, а меншим зло; и почаша ездити окаяньнии по улицам, пишюче домы христьяньскыя… И отъехаша окаяньнии, вземши число, а князь Олекандр поеха после, посадив сына своего Дмитрия на стол» .
Лаврентьевская Л: В лето 6770 (1262). Избави Бог от лютаго томленья бесурменскаго люди Ростовския земля: вложи ярость в сердца крестьяном, не терпящее насилья поганых, изволиша вечь, и выгнаша из городов, из Ростова, ис Суждаля, из Ярославля; окупахуть бот и оканьнии бесурмене дани, от того велику пагубу людем творяхуть» .
Лаврентьевская Л: «Том же лете (1262) убиша Изосиму преступника, т бе мних образом точью, сотоне сосуд; бе бо пьяница и студословець, празнословець и кощюньник, конечное же отвержеся Христа и бысть бесурменин, вступив в прелесть лжавого пророка Махмеда; бе бо тогда титям приехал от цесаря Татарьского, именем Котлубий, зольсый бесурменин, того поспехом оканный лишеник творяше хрестьяном велику досаду, кресту и святым церквам поругаяся; егда же люди на врагы своя двигашася на бесурмены, изгнаша, иных избиша, тогда и сего безаконнаго Зосиму убиша в городе Ярославли» .
"С одной стороны – отказ от введения собственной администрации, очень умеренное налогообложение и все мыслимые льготы для православной церкви, с другой – набеги, потрясающие воображение своим варварством"
Рубрук: «Когда Русские не могут дать больше золота или серебра, Татары уводят их и их малюток, как стада, в пустыню, чтобы караулить их животных» .
Эломари: «У султана этого государства (Золотой Орды) рати Черкесов, Русских и Ясов. Это жители городов благоустроенных, людных, да гор лесистых, плодовитых. В них произрастает постоянный хлеб, струится вымя (водится скот), текут реки и добываются плоды. Они (Черкесы, Русские, Ясы) не в силах сопротивляться султану этих стран и потому (обходятся) с ним как подданные его, хотя у них и есть (свои) цари. Если они обращались к нему с повиновением, подарками и приношениями, то он оставлял их в покое, в противном же случае делал на них набеги, и стеснял их осадами; сколько раз убивал их мужчин, забирал в плен их жён и детей, уводил их рабами в разные страны» .
Эломари: «Иногда они ставятся данью в трудное положение в год неурожайный, вследствие падежа, приключающегося скоту их, или вследствие выпадения снега и утолщения льда. Они продают тогда детей своих для уплаты своей недоимки»
"Этот странный монгольский симбиоз полного захвата Руси с набегами на нее же – явление исключительное, не имеющее аналогов в достоверной истории Нового мира."
ЕТ: Русь была далеко не единственным протекторатом-данником. Если мы посмотрим на карту Монгольской империи, то мы увидим, что со всех сторон, кроме малообитаемого севера, она окружена зависимыми странами-данниками с востока на запад: Корея, Вьетнам, Бирма, Тибет, Азербайджан, Армения, Грузия, Румский Султанат, Трапезунд, Византия, Болгария, Русь. Во всех этих странах сохранялись правящие династии, национальные элиты и религии, все они платили дань, вступали в родственные отношения, участвовали в походах, звали на помощь своих покровителей при внутренних разборках и т.п. По-иному и быть не могло. Не могла столь мощная и агрессивная держава иметь границы с независимыми, и уже поэтому, враждебными государствами: только с данниками и вассалами. Так что Русь это не исключение, а правило, из которого исключения составили лишь Делийский султанат и Египетское мамлюкское государство, сумевшие отстоять независимость.
Есенин С. А. Полное собрание сочинений: В 7 т. - М.: Наука; Голос, 1995-2002. Т. 7. Кн. 1. - С. 343-345.
‹...› Я крестьянин Рязанской губернии, Рязанского же уезда. Родился я в 1895 году по старому стилю 21 сентября, по-новому, значит, В нашем краю много сектантов и старообрядцев.
А в детстве я рос, дыша атмосферой народной поэзии.
Бабка, которая меня очень баловала, была очень набожна, собирала нищих и калек, которые распевали духовные стихи. Очень рано узнал я стих о Миколе. Потом я и сам захотел по-своему изобразить «Миколу». Еще больше значения имел дед, который сам знал множество духовных стихов наизусть и хорошо разбирался в них.
Из-за меня у него были постоянные споры с бабкой. Она хотела, чтобы я рос на радость и утешение родителям, а я был озорным мальчишкой. Оба они видели, что я слаб и тщедушен, но бабка меня хотела всячески уберечь, а он, напротив, закалить. Он говорил: плох он будет, если не сумеет давать сдачи. Так его совсем затрут. И то, что я был забиякой, его радовало. Вообще крепкий человек был мой дед. Небесное - небесному, а земное - земному. Недаром он был зажиточным мужиком.
Рано посетили меня религиозные сомнения. В детстве у меня были очень резкие переходы: то полоса молитвенная, то необычайного озорства, вплоть до желания кощунствовать и богохульствовать.
И потом и в творчестве моем были такие же полосы: сравните настроение первой книги хотя бы с «Преображением».
Меня спрашивают, зачем я в стихах своих употребляю иногда неприличные в обществе слова - так скучно иногда бывает, так скучно, что вдруг и захочется что-нибудь такое выкинуть. А, впрочем, что такое «неприличные слова»? Их употребляет вся Россия, почему не дать им права гражданства и в литературе.
Учился я в закрытой церковной школе в одном заштатном городе, Рязанской же губернии. Оттуда я должен был поступить в Московский Учительский Институт. Хорошо, что этого не случилось: плохим бы я был учителем. Некоторое время я жил в Москве, посещал Университет Шанявского. Потом я переехал в Петербург. Там меня более всего своею неожиданностью поразило существование на свете другого поэта из народа, уже обратившего на себя внимание, - Николая Клюева.
С Клюевым мы очень сдружились. Он хороший поэт, но жаль, что второй том его «Песнослова» хуже первого. Резкое различие со многими петербургскими поэтами в ту эпоху сказалось в том, что они поддались воинствующему патриотизму, а я, при всей своей любви к рязанским полям и к своим соотечественникам, всегда резко относился к империалистической войне и к воинствующему патриотизму. Этот патриотизм мне органически совершенно чужд. У меня даже были неприятности из-за того, что я не пишу патриотических стихов на тему «гром победы, раздавайся», но поэт может писать только о том, с чем он органически связан. Я уже раньше рассказывал вам о разных литературных знакомствах и влияниях. Да, влияния были. И я теперь во всех моих произведениях отлично сознаю, что в них мое и что не мое. Ценно, конечно, только первое. Вот почему я считаю неправильным, если кто-нибудь станет делить мое творчество по периодам. Нельзя же при делении брать признаком что-либо наносное. Периодов не было, если брать по существу мое основное. Тут все последовательно. Я всегда оставался самим собой. ‹...›
Вы спрашиваете, целен ли был, прям и ровен мой житейский путь? Нет, такие были ломки, передряги и вывихи, что я удивляюсь, как это я до сих пор остался жив и цел.
‹Автобиография С. А. Есенина, записанная И. Н. Розановым (1921 )› - Розанов, с. 20-23.
Печатается и датируется по этому изданию.
Иван Никанорович Розанов (1874-1959) - литературовед, историк русской поэзии, автор работ о русских поэтах XVIII- XX вв. - познакомился с Есениным в 1920 г. Сохранились две книги с дарственными надписями Есенина И. Н. Розанову (см.: с. 136, 169 наст. кн.).
Воспоминания И. Н. Розанова о Есенине были написаны и напечатаны в 1926 г. в трех книгах: «Мое знакомство с Есениным» (в сб. «Памяти Есенина»), «Есенин и его спутники» (в сб. ЕЖЛТ), «Есенин о себе и других». И. Н. Розанов был первым, кто записал биографию Есенина со слов самого поэта: «В 1920 и 1921 гг. я часто видался с Есениным. Я не был его близким приятелем. Сведения о себе сообщал он мне, как человеку, интересующемуся его поэзией, который когда-нибудь будет о нем писать. В то время я работал над вторым томом своей „Русской Лирики“, и Есенин, смеясь, говорил: „Я войду, вероятно, только в ваш десятый том!“
Он много и охотно рассказывал о себе. То, что мне казалось наиболее интересным, я записывал. ‹...›
26 февраля 1921 года я записал только что рассказанную мне перед этим Есениным его автобиографию» (Розанов, с. 3, 18).
- Дед мой... был старообрядским начетчиком.
- Книга не была у нас совершенно исключительным и редким явлением...
- Вот и сейчас я служу в книжном магазине...
- ...Иванов-Разумник...
Дед мой... был старообрядским начетчиком . - См. коммент. к автобиографиям - наст. кн., с. 369, 386.
Книга не была у нас совершенно исключительным и редким явлением ... - См. коммент. к автобиграфии 1924 г., с. 407.
Вот и сейчас я служу в книжном магазине ... - В 1919-1922 гг. имажинисты имели две книжных лавки. В одной из них работали Есенин и Мариенгоф. Рюрик Ивнев вспоминал: «...я увидел своими глазами этот знаменитый в то время „книжный магазин имажинистов“ на Большой Никитской улице во всем его
великолепии. Он был почти всегда переполнен покупателями, торговля шла бойко. Продавались новые издания имажинистов, а в букинистическом отделе - старые книги дореволюционных изданий.
Есенин и Мариенгоф не всегда стояли за прилавками (было еще несколько служащих), но всегда находились в помещении. Во втором этаже была еще одна комната, обставленная, как салон, с большим круглым столом, диваном и мягкой мебелью. Называлась она „кабинетом дирекции“» (Восп., 1, 335).
...Андрей Белый ... - Псевдоним Бориса Николаевича Бугаева (1880-1934), поэта, прозаика, теоретика символизма. Познакомился с Есениным в начале 1917 г.
...Иванов-Разумник ... - Псевдоним Разумника Васильевича Иванова (1878-1946) - критика, историка литературы, публициста. Познакомился с Есениным в 1916 г., вместе сотрудничали в сборниках «Скифы», вели переписку (см. т. 6 наст. изд.).
На престоле московских государей он был небывалым явлением... он совершенно изменил чопорный порядок жизни старых московских государей и их тяжелое, угнетательное отношение к людям... со всеми обращался просто, обходительно, не по-царски. ________________________ Продолжите предложение. Первыми шагами этого человека на российском престоле стали ____________________.
Ответы и решения.
Прочитайте текст. Кому историк В.О. Ключевский дал такую характеристику? Подчеркните в тексте те слова и словосочетания, которые помогли вам ответить на этот вопрос.
В. Ключевский писал о Лжедмитрии I.
«На престоле московских государей он был небывалым явлением... Он совершенно изменил чопорный порядок жизни старых московских государей и их тяжелое, угнетательное отношение к людям
... со всеми обращался просто, обходительно, не по-царски
... Своим образом действий он приобрел широкую и сильную привязанность в народе...»
Первыми шагами этого человека на российском престоле стали многочисленные милости. Из ссылок возвратили бояр и князей, бывших в опале при Борисе и Фёдоре Годуновых, и вернули им конфискованные имения. Служилым людям удвоили содержание, помещикам - земельные наделы - всё за счёт земельных и денежных конфискаций у монастырей. На Юге страны на 10 лет было отменено взимание налогов, а также прекратилась практика обработки «десятинной пашни». В законодательном порядке запрещено было мздоимство, срок преследования беглых установлен в пять лет. Изменил состав Думы, введя в него в качестве постоянных членов представителей высшего духовенства, и отныне повелел Думе зваться «сенатом».
‹...› Я крестьянин Рязанской губернии, Рязанского же уезда. Родился я в 1895 году по старому стилю 21 сентября, по-новому, значит, 4 октября. В нашем краю много сектантов и старообрядцев. Дед мой, замечательный человек, был старообрядским начетчиком.
А в детстве я рос, дыша атмосферой народной поэзии.
Бабка, которая меня очень баловала, была очень набожна, собирала нищих и калек, которые распевали духовные стихи. Очень рано узнал я стих о Миколе. Потом я и сам захотел по-своему изобразить «Миколу». Еще больше значения имел дед, который сам знал множество духовных стихов наизусть и хорошо разбирался в них.
Из-за меня у него были постоянные споры с бабкой. Она хотела, чтобы я рос на радость и утешение родителям, а я был озорным мальчишкой. Оба они видели, что я слаб и тщедушен, но бабка меня хотела всячески уберечь, а он, напротив, закалить. Он говорил: плох он будет, если не сумеет давать сдачи. Так его совсем затрут. И то, что я был забиякой, его радовало. Вообще крепкий человек был мой дед. Небесное - небесному, а земное - земному. Недаром он был зажиточным мужиком.
Рано посетили меня религиозные сомнения. В детстве у меня были очень резкие переходы: то полоса молитвенная, то необычайного озорства, вплоть до желания кощунствовать и богохульствовать.
И потом и в творчестве моем были такие же полосы: сравните настроение первой книги хотя бы с «Преображением».
Меня спрашивают, зачем я в стихах своих употребляю иногда неприличные в обществе слова - так скучно иногда бывает, так скучно, что вдруг и захочется что-нибудь такое выкинуть. А, впрочем, что такое «неприличные слова»? Их употребляет вся Россия, почему не дать им права гражданства и в литературе.
Учился я в закрытой церковной школе в одном заштатном городе, Рязанской же губернии. Оттуда я должен был поступить в Московский Учительский Институт. Хорошо, что этого не случилось: плохим бы я
был учителем. Некоторое время я жил в Москве, посещал Университет Шанявского. Потом я переехал в Петербург. Там меня более всего своею неожиданностью поразило существование на свете другого поэта из народа, уже обратившего на себя внимание, - Николая Клюева.
С Клюевым мы очень сдружились. Он хороший поэт, но жаль, что второй том его «Песнослова» хуже первого. Резкое различие со многими петербургскими поэтами в ту эпоху сказалось в том, что они поддались воинствующему патриотизму, а я, при всей своей любви к рязанским полям и к своим соотечественникам, всегда резко относился к империалистической войне и к воинствующему патриотизму. Этот патриотизм мне органически совершенно чужд. У меня даже были неприятности из-за того, что я не пишу патриотических стихов на тему «гром победы, раздавайся», но поэт может писать только о том, с чем он органически связан. Я уже раньше рассказывал вам о разных литературных знакомствах и влияниях. Да, влияния были. И я теперь во всех моих произведениях отлично сознаю, что в них мое и что не мое. Ценно, конечно, только первое. Вот почему я считаю неправильным, если кто-нибудь станет делить мое творчество по периодам. Нельзя же при делении брать признаком что-либо наносное. Периодов не было, если брать по существу мое основное. Тут все последовательно. Я всегда оставался самим собой. ‹...›
Вы спрашиваете, целен ли был, прям и ровен мой житейский путь? Нет, такие были ломки, передряги и вывихи, что я удивляюсь, как это я до сих пор остался жив и цел.